«В следующий раз буду закрывать глаза»

Данил Беглец попал на митинг 27 июля 2019 года в Москве случайно, пытался защитить задержанного юношу и был приговорен за это к двум годам лишения свободы. 2 ноября он вышел из колонии по УДО. В интервью «Холоду» Беглец рассказал о давлении администрации и голодовках, помощи слабым и переменах во взглядах.

Дело Данила Беглеца

— Почему вы решили пойти на особый порядок?

— Когда ни с того, ни с сего твой дом окружают 15 сотрудников уголовного розыска и доставляют в Главное управление МВД, ничего не понимаешь. Три адвоката говорили одно: бери особый порядок, если будешь бодаться с судьей, дадут максимальный срок (до пяти лет лишения свободы. — Прим. «Холода»), согласишься с тем, что схватил сотрудника за руку, получишь 3-6 месяцев в худшем случае или условный срок, штраф. Это были адвокаты, которые не имеют никакого отношения к политике и правозащите, за чьи услуги мы заплатили деньги. Они мне говорили: «Ты что, олигарх? Откуда у тебя деньги на СМИ, кто тебя будет слушать?». А затем ко мне в СИЗО приехал адвокат «Агоры» Ильнур Шарапов, я подписал соглашение, он планировал обжаловать приговор в ЕСПЧ. С правозащитой я никогда не сталкивался, для меня тогда было дико, что ко мне пришел бесплатный адвокат из правозащитной организации, и я послушал людей, которым заплатил деньги. Давило еще то, что родные пришли в СИЗО в слезах. Так я согласился на особый порядок. Когда осознали, было уже поздно, дело было сделано.

— 3 сентября, когда вам оглашали приговор, Следственный комитет снял обвинения с Абаничева, Конона, Костенка и Барабанова (следствие отказалось от обвинений в массовых беспорядков, ограничившись административными протоколами. При этом дело в отношении Костенка закрыли, несмотря на признание вины. — Прим. «Холода»). Если не ошибаюсь, об этом стало известно в тот момент, когда судья удалился для принятия решения по вашему уголовному делу. Вы знали об этом?

— (удивленно). Я об этом не знал.

— Так как вы пошли на особый порядок, у вас не было возможности полноценно объяснить, как все произошло. Расскажите сейчас.

— У меня была запланирована встреча со знакомым по работе в «Чайхане» на «Пушкинской» в здании театра «Россия». Все было перекрыто, я объехал и припарковался в районе Большой Дмитровки. Шел в сторону «Чайханы», а там очень много людей, загуглил, фамилию Навальный я, конечно, знаю, так что все понял. Я попытался пройти к «Чайхане», но там было оцепление. В тот момент сотрудники Росгвардии начали вытеснять всех в сторону Большой Дмитровки, я последовал требованиям властей, и на моих глазах происходили какие-то невероятные вещи, которые привели меня в то место, где я оказался. 

Сотрудники Росгвардии вытаскивали людей из толпы и тащили по брусчатке. Я за неделю до этого купил беспроводные наушники, они выпали, я наклонился за ними и в этот момент увидел, что у парня, которого тащат по брусчатке, упала сандаль. Я поднял ее с земли и отдал сотруднику, который проходил мимо. Слава богу, я не дотронулся до этого сотрудника. Позже я увидел, как сотрудник Росгвардии подбежал и с колена ударил девчонку. Это снимали. Влад Синица (3 сентября ему дали пять лет колонии общего режима по статье о разжигании ненависти за твит о детях силовиков. Отбывает наказание в ИК-2 Костромской области, в которой семь месяцев сидел Данил Беглец. — Прим. «Холода»), с которым мы попали в одну колонию, потом мне сказал, что увидел это в трансляции и его твит был реакцией именно на этот эпизод, а я видел это вживую. Когда я уже собирался уходить, произошла вторая ситуация, когда молодого парня лет 15-16 начали тащить просто так, его схватили пять-семь сотрудников, я подбегаю, меня увидел один из сотрудников и замахнулся, я успел только схватить его за запястье и убежать. Я хотел спасти парня, не знаю, почему, это произошло в долю секунды. У меня не было умысла ударить сотрудника, я хотел помочь парню. 

В тот же день меня задержали и доставили в отдел по Тверскому району. Приехала девушка-следователь, сказала, что в отношении меня будет возбуждено уголовное дело по 212 статье, я не понимал, за что, и мне показали видео с обувью, сказали, что, когда я наклонился около сотрудника, он испытал какие-то моральные страдания, когда на видео видно, что я просто поднял обувь. Поинтересовались, какая у меня фамилия, я сказал Беглец, и мне сказали: «Ты смеешься? Будешь так шутить, быстро тебя оформим». Когда задержали, я связался с адвокатом, он приехал в течение двух часов. Меня оформили по 20.2 КоАП, я оставил контакты адвоката и свои, сказали, со мной свяжутся. 

5 августа мне пришло сообщение от сотрудницы, которая оформляла мой административный протокол, что мне нужно явиться 9-го числа в 10:00 в отдел, я перекинул сообщение адвокату и подтвердил, что приду. Но в полвосьмого утра ко мне в дверь постучались и сказали, что нужно переговорить «с соседями», не представившись. Я выглянул на улицу, увидел, что вокруг дома куча незнакомых машин, плюс патрульные машины и так далее. Я понял, что это сотрудники. Они позвонили собственнице квартиры, сказали, если не открою в течение какого-то времени, дверь вскроют. Она позвонила в панике, сказала, что ей не нужны проблемы с органами. Я открыл, мне сказали: «Дань, собирайся, нужно ехать». Я накинул, что было, обулся и поехал. Мне показали огромную пачку бумаг, сказали, это мое уголовное дело по 212 статье, нужно расписаться, я отказался, на меня надели наручники, доставили в Главное управление МВД, и началось.

Из-за того, что 27 августа, когда меня оформляли, мне показали видео с наушниками и обувью, я думал, что меня из-за этого эпизода пытаются привлечь, конечно, я в тот момент никого не схватил за запястье. Про ситуацию с парнем, которого я хотел защитить, я даже забыл.

— Какие условия были в ИК-2 в Костромской области, где вы отбывали наказание сначала?

— Этапировали около месяца. Я предполагаю, что по мне давали какие-то рекомендации. У меня двое детей, я хотел домой по УДО, мне нужно было устроиться на работу и получать поощрения. А меня гоняли между промзоной и администрацией, то [говорили, что] якобы человек без высшего образования не может работать на промзоне, то все решили, иди работай, и так пасовали полтора месяца. Это было специально сделано, чтобы потянуть срок, либо чтобы у меня не было времени подаваться на УДО. Только после звонка адвокату и его письма в администрацию колонии меня вызвали на вахту, чтобы я срочно расписался, что я трудоустроен на пилораме. Начал работать через месяц или больше по техническим причинам. Через три недели у меня состоялся кассационный суд, мне изменили общий режим на колонию-поселение, в тот же день меня уволили.

— Семья приезжала к вам на свидания?

— В ИК-2 очень долго и тяжело добираться, 700 километров от Москвы. Колония находится в 400 километрах от Костромы, дороги глухие, не добраться. Вообще я запретил семье ездить, но мама настырная, приезжала. С Дианой я общался по переписке и созванивался.

— В мценской колонии-поселении было лучше или хуже? 

— Сколько я пережил за три месяца в поселении, я не пережил за семь месяцев в ИК-2. Очень жалею, что написали кассационную жалобу. В ИК-2 было в тысячу раз лучше. Как выглядит сумасшедший дом, я знаю только по тому, что читал, но мне кажется, эта колония-поселение очень похожа на сумасшедший дом. Там нет понятия «исправление», все сделано так, чтобы все осужденные между собой переругались, администрация направляет своих приближенных провоцировать конфликты. Можно часами рассказывать, что там происходит. Провокации были по отношению ко всем. Эта колония занимает второе место по строгости режима в России среди колоний-поселений по негласной шкале ФСИН. Первое Брянская область, второе Мценск. Это еще гаечку чуть-чуть ослабили, когда я приехал. Сами сотрудники нам говорили: «Ребята, вы находитесь в колонии-поселении строгого режима».

— Какие были сложности, например?

— Я только заехал, нельзя было ни поворачиваться, ни смотреть ни на кого, ни дергаться, смотреть в забор. Мне рассказали о местной кухне, у меня волосы дыбом встали. Нас подняли в карантин, 25 человек в помещении безопасного места, маленькая комнатушка, окна не открываются. Конкретно ко мне начали придираться, все это замечали, спрашивали, кто я такой. Попросил медицинскую помощь, у меня поднялось давление, мне отказали, я присел на шконку, и мне за это выписали рапорт. Мне это надоело, я зашел к администрации и сказал, что хочу поменять режим, и объявил голодовку, пока не приедет областной прокурор. Через четыре дня рапорт переписали, что я с разрешения медика лежал на спальном месте. Прокурора не вызвали. В медчасть не направляли.

В КП-7 было психологическое давление, не то чтобы нас там избивали. Например, я веду дневник, держу в своей полке, сотрудники каждый день приходили и читали, мне нечего скрывать, но чувствовал дискомфорт. Они просыпались в полшестого, чтобы почитать каждую мою записку, пока я в столовой. Или потом я узнал, что письма, которые мне написали, отправили на экспертизу, чтобы возбудить дела в отношении отправителей. Это мелочь, но морально тяжело. Они устраивали провокации, ждали, когда терпение лопнет, я накинусь на них и будет нарушение. В колонии у осужденных и так мало что есть, а они и это могли забрать. Например, дают раз в неделю помыться и постираться, но если человек отказывается работать в выходной, и эту возможность забирают. 

В октябре сотрудники просто кинули нам стопку бумаг о том, что мы работаем в выходные, они не привыкли получать отказы, находят рычаги давления. Я работал на швейном производстве.

— О том, что вы иудей, они не знали?

— Когда я приехал в ИК-2 и КП-7, я сразу сказал, что я не ем свинину и не работаю в субботу. На общем режиме к этому отнеслись с пониманием, внесли в список, давали пищу, как мусульманам. В молельные комнаты я ходил без проблем. В КП-7 работали оторванные от реальности люди, человек идет молиться, ему говорят: «Что, пошел грехи замаливать? Мусульманин? Ваххабит, значит?». У одного человека четки отобрали, хотя он проехал через кучу СИЗО, никто не трогал, а они забрали силой.

Когда бросили эти бумаги и сказали расписаться, я встал в цеху и предупредил всех, что я в субботу не работаю, чтобы потом в мой адрес не было агрессии. Еще шестеро ребят отказались работать в субботу. К нам пришел один из руководителей учреждения, я объяснил свою ситуацию еще раз, мне сказали, что по правилам внутреннего распорядка я не могу не работать, иначе будет рапорт. В субботу я не могу работать, а в воскресенье 18 октября у меня день рождения, я отказался работать. Нам пообещали «веселые выходные»: «У вас случайно прорвет трубы, не будет воды, стирки, телевизора». Нас вывели на построении перед всеми, чтобы показать, кого винить.

В отряде 96 человек, кроме телевизора, ничего нет, и его забрали. Вся масса с сарказмом уже мне говорит: «Желаем всем твоим близким здоровья». Я еще раз объяснил и пообещал, что в течение суток телевизор вернут. Надо мной посмеялись, потому что администрация ничего не возвращает обратно. Ответил, что время покажет и устроил голодовку. 

— Тем шестерым осужденным за отказ работать в субботу что-то было?

— Я не придерживался тюремных понятий, но принято, что у людей не совсем той ориентации все отдельно, включая спальные места. Администрация взяла матрасы людей, которые меня поддержали, и перекинула на эти спальные места, чтобы опустить (по тюремным понятиям запрещено прикасаться к «опущенным» и их вещам, докуривать сигареты, пить и есть из одной посуды, иначе можно самому приобрести этот статус. — Прим. «Холода»). Нормальный человек не ляжет туда, даже под угрозой рапорта. Я увидел, что ребята из-за меня пострадали, хотя я же не нарушаю ничего. Я понял, что нужно мыслить креативно. Я подошел к одному из сотрудников администрации и попросил мирно решить этот вопрос, потому что ребята не будут спать на этих шконках, иначе буду ждать сотрудников компетентных органов, которые будут разбираться во всей ситуации, хоть я и не хочу выносить сор из избы. Я понял, что он испугался, хотя он ответил: «Если ты это сделаешь, я буду еще сильнее крепить людей». Я сделал плакат «Я не раб», взял матрас и пошел к «белому дому», так называется здание администрации. Это было в 9:30, ко мне подошли, я отказался вести диалог без видеозаписи.

Психологическое давление было очень сильным, каждый был сам за себя. Но когда я вышел на голодовку, ребята вынесли мне перчатки, носки, воду. Я сказал ни в коем случае не находиться рядом со мной, чтобы это не посчитали бунтом. Дождался до 12, руководство учреждения оповестили и ко мне приехали, мне пригрозили, что принудительно переведут в безопасное место. В итоге голодовка продолжалась сутки. Когда мне пообещали, что ребят переведут на свои места, вернут телевизор и что мы не будем работать в выходной, примерно в час ночи я вернулся в отряд. Утром приехало все руководство, начались переговоры, которые ни к чему не привели, потому что разговаривали с позиции силы, может, меня провоцировали, но я не спорил, попросил выполнить обещанное. Забрали телевизор в пятницу в шесть вечера, в субботу в полшестого его вернули, ребятам дали вернуться на свои места, двум из них вынесли устные выговоры. Ребята, которые по шесть лет сидят в этом КП-7, не могли поверить. Мне хотели выписать рапорт за оборудование спального места в неположенном месте, но не выписали. Они ожидали агрессии, но я пошел другим путем. Для них это была полная неожиданность. 

— Было физическое насилие в КП-7?

— (хитро улыбается). Не было.

— Когда устраивали голодовки, не беспокоились о том, что из-за этого можете потерять шанс на УДО?

— Пока сидел на общем режиме, еще питал иллюзии, что меня вот-вот отпустят. Когда срок заключения перевалил за год, я понял, что меня уже не отпустят по УДО. Я настроился досидеть семь-восемь месяцев, хотел перережимиться (поменять колонию-поселение обратно на общий режим. — Прим. «Холода»), мне ребята прислали 30 книг, лучше это время сидеть в ШИЗО и книги читать. За два-три дня до суда по УДО сказал администрации о перережиме. Я на профучете «склонен к нападению на сотрудников администрации и других правоохранительных органов», такая «специфика статьи», мне не дают характеристики, я получил одно поощрение в ИК-2 за посещаемость по учебе, я ни одного дня не пропустил, проходил программу за десятый класс, но в КП-7 мне сказали, что это единственное поощрение мне дали незаконно и его будут обжаловать. Я понял, что все делается против меня, у меня нет шансов. Когда я увидел ситуацию в отношении ребят, а один из них из детдома, за него некому заступиться, его закроют в ШИЗО, они меня поддержали, а мне нечего терять, естественно, я пошел на это.

— Какая у вас была реакция на положительное решение по УДО?

— Я подумал, ослышался, переспросил адвоката, он сказал, что одобрили. 

— Вас встречала семья?

— Я категорически запретил, потому что не хотел видеть слез. Меня встречал адвокат. Для меня самым тяжелым было знать, что близкие страдают. Закрыли тебя на спецблок, лишили чего-то, пусть побьют, к примеру, не говорю, что меня били, произошло и произошло, но понимать, какую боль ты причиняешь близким, очень тяжело. Я всегда старался настраивать себя на позитив. Даже на работе ребят развлекал, просто брал и танцевал, чтобы разрядить обстановку.

— Что больше всего удивило дома?

— Дочке было три месяца, она была совсем крохотная, а теперь стала большая, я даже немного растерялся. В остальном ничего для меня не изменилось. Мне говорили, что из-за коронавируса здесь новая реальность, ну маски и маски, ладно.

— Как семья справлялась без вас? Помню, Диана была в большой растерянности, потому что привыкла во всем полагаться на вас.

— Жили благодаря поддержке неравнодушных людей, рядом всегда были люди, которые помогали. У меня целая сумка писем поддержки, реально письма очень сильно ободряют. Призываю всех, ребят, пишите, это дает надежду и веру в то, что ты не один. Я очень всем благодарен от всего сердца. У меня, наверное, слов не хватит всех отблагодарить. К семье приезжали, столько хорошего сделали.

— Как мама это перенесла?

— За год-два до этого у нее была операция, сейчас проблемы со здоровьем. Хочу вернуться в свое русло и хотя бы поддержать ее здоровье. Всем родителям ребят было очень тяжело. Я знаю, что родители других ребят болели за меня, как за своих детей. Эта история нас объединила, горе стало общим для всех.

— Как сыну объясняли, где папа был год и три месяца?

— Сначала говорили, папа на работе. Когда доехал до КП-7, сказали, что я в тюрьме. Он очень умный мальчик, рассуждает уже, как взрослый, хотя ему 3,5 года. Он понимает, что папа был в заключении. Не знаю точно, как ему это преподнесли. Наверное, говорили, что папа в месте, где находятся плохие страшные люди. По крайней мере я сам так думал раньше, но на самом деле такие же граждане: кто-то попал за алименты, за аварию, есть, конечно, те, кто со злым умыслом что-то сделал, но все такие же люди.

— Что с вашим мебельным бизнесом?

— Я пытаюсь решить этот вопрос, не хотелось бы говорить об этом подробно. Бизнес работает, но я в нем уже никто, меня из него выписали. Если честно, я сейчас пытаюсь найти работу, готов рассмотреть предложения! Либо мебелью заниматься, либо устроиться куда-то. Пока я сидел, читал, рисовал свое будущее, появились идеи в сфере IT, например, когда находился на спецах (спецблок следственного изолятора. — Прим. «Холода») в Туле, появилась одна картина, но нужна команда, чтобы реализовать идеи.

— Диана говорила, вы политикой не интересовались. Ваша позиция изменилась за время заключения?

— У меня сформировалось свое мнение, но я не готов о нем говорить. Мало ли. Людей и за лайк могут посадить.

— Вы не думали о том, чтобы уехать из страны?

— У меня есть родственники и друзья в других странах, даже в заключении писали из разных стран и приглашали, но почему я должен бежать из страны? Что бы ни случилось, я никуда не собираюсь уезжать. Просто буду аккуратнее, не буду лезть, в следующий раз буду закрывать глаза, хотя тяжело, когда видишь несправедливость, я не знаю, как я себя поведу. Но уезжать из страны я не собираюсь. 

— С силовиками стараетесь не сталкиваться?

— Примерно 8 ноября мы с женой заметили, что за нами следят. Сотрудники силовых структур ездят на машинах отечественного производства, когда меня задерживали, тоже были на таких. Это гражданская машина, постоянно за мной ездит. Позавчера видел это же лицо на светофоре, сегодня выхожу из подъезда, эта же машина с другой стороны дома, в ней сидит этот человек. Это не новый сосед, я его вижу в Москве, на МКАДе, у себя во дворе. У меня не какая-то галлюцинация. Еще две машины вижу постоянно, будто меняют друг друга. Одно дело, когда видишь одни и те же машины в Мытищах, это маленький город, другое дело, когда я уже по всей Москве ездил и вижу эти три машины. 

— Какие у вас последствия отбывания наказания?

— Я стал эмоциональнее на все реагировать. Может, эмоции копились, или нужно просто отдохнуть. Память ухудшилась, многие ребята, с которыми общался, тоже говорят, что бывают провалы в памяти после мест лишения свободы.

— Было что-то позитивное в этом опыте?

— В КП-7 получил диплом каменщика, не знаю, пригодится он мне или нет. Тюрьма учит разбираться в людях, видеть насквозь. Появилась какая-то выдержка, раньше я был очень энергичным, не мог сидеть на месте, не умел ждать, а в МЛС (места лишения свободы. — Прим. «Холода») никуда не побежишь, все время ждешь. Там я понял цену каждого слова, научился контролировать свои мысли, язык, хотя, наверное, не до конца. Это школа, квест, как я для себя это назвал. Я прошел этот квест.

— Сейчас вы пошли бы на митинг осознанно или только случайно, как 27 июля? 

— Если кому-то нужна будет какая-то помощь, как в нашем случае, я только за. Целенаправленно ходить на митинги — нет, тем более, что в постановлении суда по УДО сказано, что, если я нарушу общественный порядок во время своего УДО, семь месяцев, которые я должен был досидеть, я уеду обратно. К тому же эта история очень повлияла на мою семью, жена очень переживает: ни в коем случае ни с кем не говори, никуда не ходи. Но я не вижу позитивную динамику в стране. Мне кажется, лучше уже не будет, только хуже.

— У вас были характеристики в уголовном деле, что вы человек, который не бросит в беде, очень отзывчивый. Эти черты мешали вам в системе?

— Сначала я был просто шокирован. Например, я вижу, как у человека облазит кожа, я вижу его кости, просто ужас, не знаю, что это за болезнь. Я писал письма, их не пропускали, звал сотрудников, меня не слышали. В Туле, когда я начал возмущаться из-за хлеба с песком, меня посадили на спецблок, я сидел там больше месяца, но зато дали нормальный хлеб, а до этого полтора года ребята проезжали через это СИЗО, и им давали хлеб с песком, а как я уехал, начали давать нормальных хлеб. Я был наказан, но ситуация изменилась к лучшему. Мне говорили, я учу администрацию, как работать. Но они требовали, чтобы люди вели себя по правилам, а сами их не соблюдали со своей стороны.

Были люди, которые пользуются добротой, считают это слабостью. В местах лишения свободы я понял, что помогать другим нужно, но есть люди-паразиты, которые пытаются тобой пользоваться в своих целях, но в любом случае больше людей, которые так не поступают. Я убедился, что за нас никто не изменит мир, когда человек начинает с себя, меняет взгляды, пересматривает свою жизнь, начинает со своего окружения, мир становится добрее.

— Но есть в то же время люди, у которых больше власти, которые сажают за то, что кто-то схватил сотрудника Росгвардии за руку, поднял забрало или кинул стаканчик.

— Рано или поздно век таких людей заканчиваются. Сегодня так, что будет завтра, один бог знает.