По этапу. Тюремный дневник политзэка Пивоварова
Оппозиционный политик, блогер Радио Свобода Андрей Пивоваров отбывает наказание в исправительно-трудовой колонии №7 в Сегеже (Карелия). Пивоваров – по обвинению, в основу которого легли сообщения в фейсбуке, – осуждён на четыре года лишения свободы «за руководство нежелательной организацией». Виновным он себя не считает. Правозащитный центр «Мемориал» признал Пивоварова, находящегося под стражей около двух лет, политзаключённым. В конце декабря 2022 года заключённого этапировали из СИЗО-1 в Краснодаре, после чего о его местонахождении в течение двух месяцев не было сведений. Сейчас связь с Пивоваровым затруднена, но в конце марта Андрею удалось передать из неволи заметки о пересыльном этапе. Сегодня мы публикуем первую часть этой тюремной хроники.
Русский чернозём
Моё пребывание в транзитно-пересыльном пункте ИК-2 Краснодарского края продлилось всего полторы недели. После одиночки в СИЗО вечно шумная и неспящая двадцатиместная камера поначалу немного раздражала, но уже через сутки я освоился и даже начал находить в людском обилии удовольствие. Когда есть с кем пообщаться, время летит быстрее. Больше всего здесь было тех, кто не впервые оказался за решёткой, несколько человек ехали в колонию уже в пятый или шестой раз. На любом пляже эти забитые синими надписями и иллюстрациями их жизни тела моментально очистили бы вокруг себя пространство, но тут смотрелись органично, даже по-домашнему.
Ближе всего я сошёлся со своим ровесником, бизнесменом, получившим по четвертой части «предпринимательской» 159-й статьи всего два года. Такой либерализм объяснялся тем, что даже судья понимал – сажать не за что, но команду «закрыть» не выполнить не мог. Мой новый знакомый по меркам своего региона был крепким середнячком: построил и готовил к запуску важное инновационное производство, завод комбикормов. Иностранное оборудование, технологии, более 200 рабочих мест. Встречи с руководством региона, участие в выставках, презентации комиссиям из Москвы, дескать вот, можем!
Всё развивалось отлично, пока в один момент к нему не пришли и не попросили отдать. Не продать, а именно отдать. Уважаемый человек выходил на пенсию и положил глаз на его актив. В ответ на вопрос «А как же я?!» ответ был таким: «Ты молодой, ещё что-нибудь придумаешь, а мы поможем, тут ты не сомневайся». Моему соседу предложили какое-то время поработать директором на собственном производстве, но при новом хозяине, пока уважаемый человек не подберет кого-нибудь или сам не «въедет» в тему. Звучит безумно, но, как говорят, для юга России такое не в диковинку.
Предприниматель стал защищаться: страховать риски, переписывать активы, землю. Но его отказ отдать в подарок собственное дело уважаемые люди восприняли болезненно, и уголовное дело с обысками и выемками не заставило себя ждать. Согласно обвинению, собственник внёс в фонд предприятия семь миллионов рублей своих средств, а позже, используя служебное положение, похитил из них два, преступно купив оборудование. Не смущало ни наличие этого оборудования, ни рыночная цена, ни наличие необходимой отчётности. После в деле появились и новые эпизоды: поддельные документы, липовые, никому прежде не известные, но обманутые собственником сотрудники. Дело футболили, несколько раз закрывали и снова открывали, но «обида за отказ» не заживала, человека хотели наказать.
Вы спросите «А что Борис Титов?!», есть же специальный человек-защитник как раз по такому профилю. Было, конечно, и обращение к бизнес-омбудсмену и бывшему кандидату в президенты России Борису Титову. В его приемной послушали, ужаснулись, обещали помочь и… перестали поднимать трубку.
Через два года дело дошло до приговора. Ходивший под подпиской о невыезде коммерсант понимал, что оправдательных приговоров у нас не бывает, но всё-таки ожидал «условки». Однако не успел даже жене сообщить, что ближайшие пару лет они проведут в разлуке, звонить пришлось адвокату. Теперь мой сокамерник двигается отбывать в лагерь, недобрым словом поминая тот момент, когда поверил посулам и решил развивать бизнес в Краснодарском крае. Это действительно умный, глубокий человек с богатым бэкграундом: два образования, опыт работы в крупнейших российских компаниях на высоких позициях, собственные проекты. Читал недавно книгу Алексея Иванова, где он рассказывает о русских промышленниках, которые ещё в XIX веке с нуля создали на Урале целую отрасль из городов-заводов. Вот мой временный сокамерник – из таких. Уверен: свой срок он отсидит, выйдет и снова встанет на ноги, не пропадет.
Вот только будет ли делать это в России? Сомневаюсь. Желания вести бизнес и вкладывать свои силы и деньги туда, где их могут вот так «попросить», у него нет. Этот «русский чернозём» махнет туда, где есть хоть минимальные, но гарантии, что не появится на горизонте очередной пенсионер в погонах и не протянет костлявую руку, шипя: «Отдай!» Кстати, мой товарищ по несчастью хоть и сел и потерял многое, но активов, молодец, не отдал. Расстались с сожалением: его путь лежал на Ярославль, а меня неожиданно поманила Карелия. Под самый Новый год меня неожиданно вызвали на этап.
Солевой
В тюрьме немало наркопотребителей. Большинство не особо это скрывает, даже бравируют тем, что на воле “кайфовали”. Трава или гашиш вообще считается само собой разумеющимся (юг ведь!), но и всякие «лирики», мефедроны, амфетамины в ходу – любители и эксперты попадались мне через одного. Единственная категория наркоманов, которая здесь однозначно порицается, – «солевые». Те, кто употребляли соли, их, оказывается, множество разных видов. До того, как попал за решетку, я с подобными людьми не пересекался. Наркотик этот, судя по рассказам, злой, чуть ли не с первого-второго приёма вызывает привыкание, а после длительного употребления превращает человека в овощ. Вот такого персонажа завели к нам в камеру транзитного пункта вечером перед убытием на этап. Опытный и шумный Муса сразу опознал во вновь зашедшем человека, который ещё в СИЗО был пойман на воровстве у соседей. Крыс тут не жалуют, персонажа определили в одну из низших каст. В транзитке его также определили жить к таким же отверженным.
Активные, не первый раз сидевшие, стали расспрашивать его о проступке. Мужик клялся, что взял чужую шляпу случайно, дескать, человек пару дней не вставал, и он прихватил, чтобы потом вернуть. На вид ему было лет 35–40, выглядел он потрепанным и нервным. Почёсывался, суетился. Эдик, чьи пальцы сплошь были украшены синими перстнями, подметил: «На солях давно сидишь?» – «Я нет, я только бухал, но много». Но после пары наводящих вопросов поплыл. «Не потреблял» превратилось в «пробовал», а «пробовал» во «всего три раза». Всё было ясно. Над ним посмеялись, ещё раз предупредили, чтобы не попытался тут что-то украсть. Половине камеры утром предстоял этап, народ собирался, мылся, стирался, было не до него.
Ночь выдалась неспокойная, кто-то храпел, кто-то кашлял, кто-то вставал. Я несколько раз просыпался и замечал, что новый сокамерник не спит. То что-то стирает (в ночи без света), то бродит по камере. Было понятно, что с головой у него не в порядке. Утром началась суета. Народ обменивался контактами, доукладывал вещи, курил.
Миша, тот самый, что между последними отсидками провел дома меньше суток (вернулся, отметил, соседи вызвали на шум полицию, он приехавших избил и заехал по новой), тоже собирал вещи: «Парни, никто с батареи трусы и носки не забирал?» Народ перепроверил, но все брали только своё. Миша разразился гневной тирадой. Ну а как так, вчера постирал, чтобы в чистом, повесил сушиться?! И тут на глаз ему попался Солевой, новичок:
«Иди-ка сюда! Покажи носки!» Мужик вяло поплелся. «Подними ногу! На ступне носка была буква “М”. Жена специально прислала, чтобы отличать!» Мужик стал вяло оправдываться, что, мол, в ночи перепутал. Камера замерла. «Снимай шорты, покажи трусы!» – мужик приспустил шорты. Миша стал присматриваться, а потом оттопырил резинку трусов. Под ними были вторые – его. Я ожидал взрыва, но мужика не тронули, дали разве что подзатыльник. Как потом пояснил Миша, мараться он не хотел, да и через час нас уже забирали. Вещи после него надевать тоже было не вариант. Шумный Муса затолкал воришку в один из двух туалетов и наказал до нашего отъезда сидеть там. Раздались, конечно, угрозы с обещаниями в его адрес. Но, по-моему, персонажу до этого не было особого дела. Соль необратимо разъела его сознание, и вряд ли угрозы или избиения смогут привести человека в чувство.
Открылась дверь, и нас забрали на этап.
Романтика от ФСИН
«Столыпинский вагон» почему-то ассоциировался у меня с кадрами из старых фильмов, в которых показывали деревянные вагоны с дверью посередине. В середине прошлого века таких было много, свободные люди ехали с открытой дверью, свесив ноги, арестанты и пленные – под замком. К современной реальности это, конечно, никакого отношения не имеет. После полутора часов в автозаке (нас опять везли в Краснодар) я оказался в небольшом темном купе, напоминающем плацкарт. Разница с настоящим плацкартом, однако, существенна: вместо окна сплошная стена, проход перекрывает решетка, а верхние, вторые полки, можно соединить, превратив в единое пространство. Багажные полки по определению тоже жилые. Ну и, конечно, было нас в этом купе не четыре или шесть, а десять человек. По словам соседей, это ещё везение: бывало, что в такие отсеки набивали и по 15 человек. Летом в жару купе превращалось в парилку. За проведённое за решёткой время мои представление о комфорте поменялись, в целом теснота уже не воспринимается проблемой. Если бы еще восемь из десяти не были курильщиками, было бы совсем терпимо.
Вагоны с арестантами обычно подцепляют к попутным пассажирским поездам. Потому, если вы куда-то путешествуете по ж/д и, выйдя на перрон прогуляться за пирожком, обнаружите в конце состава вагон без окон или с решетками – знайте, там тоже люди. И им не очень.
Поездка по маршруту Краснодар – Волгоград вышла достаточно быстрой. Загрузившись в районе двух часов дня, уже на следующее утро мы прибыли в пункт назначения. А вот следующий перегон, Волгоград – Воронеж, оказался не таким скорым. Сев в поезд после полуночи, мы с остановками к обеду прибыли в населенный пункт Грязи, где девять часов ждали попутный состав, чтобы добросил нас до Воронежа, а пути там всего полтора часа. Во время стоянок отопление не работает, так что удовольствие от ожидания крайне сомнительное.
Жениху выписали три года за кражу, невеста ехала в отпуск в Мордовию на девять лет
Приятным в поездке до Волгограда стало наличие целых двух женских отсеков, что, конечно, вызвало взрыв интереса у мужской части путешественников. Интерес по большей части был взаимным. Общение в тюрьме в основном идет голосом или через записки, часть даже не узнаешь в лицо человека из соседней камеры. Тут же бонусом стала возможность посмотреть друг на друга во время выводов в туалет, женские отсеки были крайними. Тут же завязались «романы»: Андрюха из четвертого купе и Диана из второго. Жениху выписали три года за кражу, невеста же ехала в отпуск в Мордовию за наркотики аж на девять лет. Такая разница в сроках их, конечно, не смущала, обещания ждать и признания в верности плавно перешли в планирование семейного быта. Все это, естественно, голосом, вагон слушал, радовался, периодически вставляя ехидные, но добрые комментарии. Общение затянулось допоздна. Когда большая часть вагона уже дремала, Диана позвала суженного: «Андрюша, ну я через три года тебя жду, приедешь?» – «Конечно!» – «Смотри у меня!»
Утром женщин забрали первыми. Вряд ли кто-то из этого вагона ещё пересечётся вновь.
Новогодние подарки от ФСИН
Волгоград оказался первой тюрьмой, куда я прибыл после Краснодара. Отъезду из края был даже рад, более полутора лет провел там за решёткой. «Столыпинский вагон» прибыл на место в районе восьми утра. Конвойные засуетились: уберите сигареты, сядьте нормально, сейчас генерал придёт поздравлять! На календаре было 31 декабря. В вагон вошел холёный мужик в районе 60, одет в гражданское, но, судя по вытянувшимся конвойным, действительно высокий чин. Походя заметил в глубине отсека одного курящего, и поздравление разбавилось рапортом.
Пройдя через весь вагон, «генерал» вернулся к моему отсеку: «Кто Пивоваров?» Я отозвался. «Что натворил, куда едешь?» – «Не виновен, в Петербург». Обменялись ещё парой незначительных фраз и новогодних поздравлений, «генерал» ушел. Всё доброжелательно, но такое внимание в системе на пользу идет редко. И предчувствие меня не обмануло: «Все выгружаемся, Пивоваров остается!» С соседями пришлось попрощаться. Под меня и ещё парочку опасных рецидивистов подогнали отдельный автозак. Ехать, правда, оказалось недалеко: ещё до наступления предновогоднего полудня мы стояли у дверей волгоградской тюрьмы.
На входе в СИЗО при сверке данных я заметил, что к пакету с моим личным делом приклеена новая бумажка. Приглядевшись, прочёл «приказ от 23.12 из московского управления ФСИН»: «Начальнику Краснодарской управы, генералу Пестову, этапировать осужденного Пивоварова Андрея Сергеевича для отбытия наказания в УФСИН по Республике Карелия». А я-то думал, что еду в Петербург! Вот такой новогодний презент от ФСИН.
Новый год – семейный праздник, и тюрьма – не то место, где праздник радует
Не буду скрывать, радости это не вызвало. Одно дело – отбывать срок рядом с домом и большим городом, и совсем другое – вдали от близких. Дома даже мокрый снег с дождём приятен, и репутация среди арестантов у Карелии сложная, регион считается суровым. Новогоднее настроение улетучилось, да и заботу о себе я сразу ощутил в полной мере. На досмотр явились аж два майора и четыре обычных сотрудника. Что искать, они не понимали, на рецидивиста я особо не походил, но, так как акцент на мне стоял, боялись пропустить любую мелочь. Раздели, осмотрели, перебрали всю одежду, вещи, просветили всё через сканер. Из «запрещённого» изъяли просроченный пакет с кефиром, после выдали акт об уничтожении. Всё серьезно.
После досмотра мне выдали новейшую посуду, бельё и совсем свежий матрас. Забегая вперед, скажу: когда при выезде я попытался поменяться этим имуществом с соседом, чтобы оставить ему получше, это пресекли. Видимо, я получил VIP-набор. Под конвоем из четырех или пяти сотрудников меня препроводили на спецблок, где мне и предстояло встретить новый, 2023 год. Волгоградская тюрьма показалась мне старой и какой-то потрёпанной. Даже на спецблоке чувствовалась неустроенность. Мебель, нары, хрипящее радио – все родом если не из прошлого века, то из конца или середины нулевых. Соседями по «трёхместке» оказались два парня, 22-летний Дима и Андрей лет 23–25, уже осужденные.
Дима отрекомендовал себя как «человек-легенда». Согласно материалам дела (и он это подтверждал), за ним числились 604 эпизода краж, причём преступную деятельность вел всего около полутора лет. Крал всё: вещи, продукты в магазинах, вскрывал авто, но специализировался на автодеталях, под заказ снимал необходимое среди бела дня. Хвалился, что может вскрыть практически любую автомашину. Погорел «на дружбе»: от широкой души дал другу детства украденный магнитофон, предупредив, что светить его нельзя, а тот выставил на «Авито». Когда к нему пришли, друг поплыл и дал показания, а дальше Диме сняли отпечатки, и волгоградские опера пошли «зарабатывать план». По отпечаткам многочисленные “висяки” стали Димиными эпизодами, да и он не отпирался. Удивительно, но за такой немалый объем суд дал ему всего три с половиной.
Второй, Андрей, работал в конторе у жуликов, что якобы помогали людям получить кредиты. Обзванивали людей из чёрных списков банков, тех, кому никто уже денег не давал, и обещали решить проблему с кредитной историей. На деле же ничего не делали, брали обычные справки и делали красивый отчет с якобы чистой кредитной историей. Оформляли это как юридическую консультацию. Когда банки в очередной раз в кредите отказывали, контора разводила руками, а тех, кто возмущался, выводила из помещения охрана. Фиксированных тарифов у конторы не было, платежеспособность клиента оценивали на глазок. Со слов Андрея, счёт всегда шел на десятки тысяч рублей, а суммарно он приносил конторе не менее полумиллиона в месяц. И всё это – продавая воздух. Свой доход он описывал скромно, всего лишь «минимальный оклад и 10% от «привлеченных средств». Сомнительно, но поверим на слово. Когда до жуликов добралась полиция, Андрея пригрозили сделать главным и закрыли в СИЗО. Бывшие начальники, с его слов, никак не помогали, и он заключил сделку со следствием, дав показания. Его отпустили под подписку, но по суду все равно дали 2,5 года заключения.
Андрей показался мне подозрительным. Прикидываясь простоватым, сыпал вопросами, некоторые из которых были явно провокационными. Несколько раз пришлось его осаживать. Оба моих сокамерника, судя по их словам, вышли из детдома. Встречаю тут немало людей, что выросли без родителей и тех, кто сам рассказывает, что в детстве был предоставлен сам себе. Дима и Андрей говорили об этом с бравадой, как о полезном жизненном опыте, вот только рассказ-то этот происходил в тюрьме. Эффективна ли российская, почти концлагерная, как говорят благотворители, система детдомов? Ответ видим сами.
Новый год встречали скромно. У парней почти ничего не было, а я смог побаловать компанию лишь обгрызенными крысами шоколадом и колбасой. Но в тюрьме брезгливых нет. В новогоднем поздравлении не услышали ничего праздничного: агитационно-мобилизационная речь, мало чем отличавшаяся от множества услышанных за предыдущие 10 месяцев. Моё отношение к этому понятно, но даже абсолютно аполитичные люди в Новый год ждут не пропаганды, а тёплых пожеланий. Соседи мои после первых же пассажей перестали вслушиваться в бормотание, воспринимая его как белый шум.
Это уже второй Новый год, который я встретил в тюрьме. Предыдущий новогодний стол удалось собрать куда обильнее, но, независимо от вкусной пищи, после полуночи нападает хандра. Новый год – семейный праздник, и тюрьма – не то место, где праздник радует. Вскоре после полуночи улеглись спать. Всего с этими парнями провел чуть меньше трех суток. Запишу себе в актив, что даже за этот короткий промежуток сумел немного вовлечь их в спорт, оба начали отжиматься. Надеюсь, не бросят.
2 января вечером меня «заказали» на этап, дав на сборы 40 минут. Опять доскональный осмотр, да ещё и попытка изъять радиоприёмник. Пригодилась ссылка на соответствующую статью Уголовно-исполнительного кодекса, позволяющая осужденным иметь такое имущество. Предложил, если они настаивают, задержаться и оформить как изъятие, так и жалобу по этому факту. Задерживать моё отправление ни у кого желания точно не было, и, сверив мои знания УИКа с компьютером, отпустили с богом и с радиоприёмником.
Меня ждал Воронеж.
Википедия тюремного мира
Дорога ничем интересным не запомнилась. Ярким попутчиком оказался разве что рецидивист Ислам, вместе с которым нас по ошибке закрыли в первую ночь. В свои неполные 33 он уже имел несколько ходок и чувствовал себя за решёткой как рыба в воде. Нынешний его срок не был большим, около трёх лет, еще одно дело, уже за события в колонии, находилось в стадии расследования. Но за многочисленные нарушения Ислама этапировали отбывать в тюрьму. «Тюрьмой» у нас обычно называют СИЗО, но тут речь о тюрьме как об учреждении, где в камерах отбывают те, кто, по мнению администрации, является злостным нарушителем. Условия там действительно жесткие: камерное содержание, нет свиданий и передач, тратить на покупки можно 3300 р./месяц и, со слов Ислама, запрещены чай и сигареты. Тогда это казалось мне дикостью, но я ещё не предполагал, что через месяц сам окажусь в подобных условиях в сегежском помещении камерного типа.
Благодаря богатой биографии и многочисленным знакомствам Ислам был прекрасно информирован о СИЗО и колониях средней полосы России, уважаемых сидельцах и режимах содержания. Народ потянулся к такой ходячей энциклопедии, и я не преминул поинтересоваться за Карелию. Ответ был таким: на общем режиме там терпимо, а на строгих условиях очень грустно.
Уголовное дело Ислама, следствие по которому еще продолжается, зиждется на драке, участие в которой участники не отрицают. Следствие же хочет трактовать случившееся как «дезорганизацию работы учреждения», что обвиняемые считают провокацией. Дело строится на обычных столовских тарелках. Для тех, кто придерживается тюремных понятий, недопустимо есть из той же посуды, из которой ел осужденный из низшей касты. В столовой посуда смешивается, определить, где чья миска, невозможно. Администрация старается не разрешать пользование личной посудой, и часто это приводит к проблемам. Один мой сосед из Читы рассказал, что из-за отказа питаться из такой общей посуды он провёл более трех месяцев в ШИЗО/ПКТ на хлебе и воде. Еду ему приносили, но не позволяли переложить даже в пакет. Брать на общей тарелке он отказывался и предпочитал голодать.
Пачка сигарет
В два часа ночи я оказался в славном городе Воронеже, с попутчиками пришлось прощаться. Для меня заботливо подогнали отдельный автозак с тремя явно настороженными сотрудниками и худющей овчаркой. Ощутимо подмораживало, я с некоторой ностальгией вспоминал Кубань. В небольшую комнату для досмотра СИЗО набились четыре сотрудника и мужчина в гражданском, представившийся начальником оперчасти. Похоже, ради моего приезда ему пришлось вылезти из постели. Опять полный досмотр с раздеванием и перетряхиванием всех вещей. Уже традиционно отжали радиоприёмник, но оставили бритвы и станки. Тюремные правила каждый регион трактует на свой лад. Начальнику оперчасти явно было интересно: за что, а что за статья, как относитесь к СВО. Беседовать на эти темы в четыре часа утра после путешествия в «столыпине» никакого желания у меня не было, хотя и общение было достаточно уважительным. Я ограничился дежурными фразами.
Один из радиоведущих, закрывая эфир, пожелал «чтобы закончилось то, что началось»
Расписавшись за изъятые радио, коврик для спорта, лекарства и, конечно, страшно опасные шахматы, я отправился в камеру. По питанию и бытовым условиям Воронеж, наверное, даже был чуть лучше Краснодара, но обращали на себя внимание показательная резкость, даже хамство рядовых сотрудников, постовых. Хамство в свой адрес я пресекал, но слушать, как разговаривали с соседями, было неприятно. Все пять проведённых в Воронеже дней я пытался вернуть изъятый «на проверку» радиоприёмник. Когда с обходом явился сам начальник, «добро» я получил, но приёмник всё равно не отдали. Жуликоватый замполит, которому поручили это дело, принялся от меня бегать, тут-то я написал официальную жалобу. Замполит тут же нашелся, стал юлить: “Зачем пишете?” Обещал вернуть утром и… утром меня заказали на этап. Но всё равно: даже в самом режимном учреждении заявления/жалобы остаются весомым аргументом, если по-хорошему договориться не получается. Каких-то особенных действий ожидать не стоит, но любая бумага требует ответов-отписок, никто такого не любит.
На выезде при досмотре прапорщик стал особенно тщательно перетряхивать уже неоднократно проверенные вещи. Так как досмотр происходил в присутствии начальника оперчасти, предполагаю, прапорщик хотел проявить себя. Когда он стал вытаскивать сигареты из новой, запакованной пачки, я не выдержал: «Зачем, она же новая?» – «Я должен проверить, имею право». – «Хорошо, но если что-то сломается или испортится, я оформлю претензию к обыску, тоже имею право. Я полтора года в тюрьме, безработный, дохода не имею. Сигареты стоят 300 рублей, вещь для меня ценная, досматривайте». Реакция изменилась: “Ну я же аккуратно, ничего не сломал”. – «А я пока и не пишу ничего». Досмотр пошёл спокойнее, новые пачки сигарет не вскрывались.
Кроме хамоватых сотрудников, тюрьма в Воронеже запомнилась холодами и двориками для прогулок, разрисованные картинками. Мне везло на Шишкина. На второй день рядом с моей камерой повесили по-детски нарисованный плакат «Стоп терроризм!» с перечёркнутым мужиком в балаклаве. Может, совпало так, а может, решили позаботиться о моем воспитании, чтобы даже не думал!
Воронеж я покидал без особой грусти, следующим пунктом значился Ярославль. Узнать новости из внешнего мира можно было лишь на прогулке, где работало радио, потому старался на улице задержаться даже в ощутимый мороз. Запомнилось, как в Рождество один из радиоведущих, закрывая эфир, пожелал «чтобы закончилось то, что началось». Докопаться вроде не до чего, но все понятно. Надо иметь смелость для такого, потому и станцию не назову.
Андрей Пивоваров – российский политик, находится в заключении
